На самом дне колодца дрожжала звезда. Ванька уже добрых пятнадцать минут смотрел на неё и думал:
– Кабы её выловить, да поднести королевне Несмеяне, то-то будет добрый подарок!

Звезда тоже смотрела на Ваньку. Но, что думала она, никто не знал. Звезда она на то и звезда, чтоб быть высокой и загадочной.

А с неба падал самый новогодний снег, какой только можно было придумать, ведь шёл он в последний день уходящего года.

Колодец был скользкий и холодный и до крайности обледенелый. Ванька лежал на его краю брюхом. И все его неблагородные внутренности до ужасти замёрзли. Но Ванька всё лежал и смотрел на мерцающую точку в бархатной тьме колодца.

– Вот принесу её Несмеяне, – мечтал Ванька, – она улыбнётся и царь скажет мне: «Женись, Иван Пантелеймоныч, на моей дочери! С уважением скажет. И стану я царским зятем, тогда, небось, в деревне, перестанут меня дурачком кликать»
Мысли эти грели Ваньку так, что холода он и не замечал.

– Перво-наперво, я себе фуражку куплю с красным околышем, как у царского генерала. Слушаться меня все начнут и уважать. И тогда скажу я всем мужикам, чтобы они водку не пили, баб не гоняли, а поля сеяли и сады сажали. Зацветут весной сады по всей нашей деревне. Розовые, белые и дух пойдёт сладкий. И так-то всем хорошо от энтой красоты станет, что перестанут люди друг на друга злобиться. И жить будут в мире и согласии. Ребятишек нарожают здоровеньких, смеяться они будут, как колокольчики: динь-динь-динь. Эх, то-то хорошо!

А звезда всё сияла себе на единственном чистом клочке неба.

Тучи теснили её, лезли со всех сторон. Им очень было нужно высыпать ночью весь новогодний снег. Но звезда всё не желала прятаться под тёплое тучное одеяло. Может от того, что нравилось ей смотреться в чёрный деревенский колодец в серебристой изморози, а может, и жалела Ваньку, что всё лежал и мечтал. По-хорошему мечтал, по-доброму, но бестолково то как!
– А звезду мы всенепременно в нашей церкви поместим. Будет в церкву люди приходить полюбопытствовать. Потихоньку глядишь и просто так к богу потянуться. Светлыми станут, добрыми…

Но тут самый смелый облак взял да и закрыл все Ванькины надежды. Глянул он, а звезды-то нет! Заплакал горько, хотел, было, головой в колодец. Уж и перегнулся через сруб…

да...
– Иван Пантелеймоныч, Иван Пантелеймоныч, – услышал.

Оглянулся. Стоит рядом Марфутка, щёчки пунцовенькие, сама как яблочко наливное и белым валеночком смущённо снег ковыряет
– Пожалуйте к нам Иван Пантелеймоныч. Заждалася я, заскучалася.
Удивился Ванька:
– Нешто я тебе без фуражки с красным околышем мил?
– Ага… – кивнула Марфутка и сильнее прежнего раскраснелась. – Добрый вы, Иван Пантелеймоныч.
– А ну её, эту Несмеяну… – подумал Ванька.
– Слышь, Марфутка, пойдёшь за меня.
– Пойду, – выдохнула Марфутка и от радости в ладошки захлопала.
– Дом построим красивый! – сказал Ванька
– И сад вырастим. Чтоб весной белым да розовым цвёл. И чтоб дух от него сладкий – подхватила невеста.
– Детей мне родишь.
– Ага, здоровеньких, чтоб смеялись, как колокольчики!
– А я тебя ни в жисть не обижу. И водку пить не буду. И любить буду, – и добавил, – Королевна моя!

Королевна всё стояла и смущённо снег залатанным валенком ковыряла. Обнял её Ванька осторожненько за плечи, и так им сладко стало, что не заметили они, как из-за тучи выглянула звезда и нырнула в тёмный деревенский колодец.